СКАЧАТЬ РАБОТУ БЕСПЛАТНО -
1. Основные концепции этологии в ранний период ее существования (30–50-е гг.)
Хотя в настоящее время предмет этологии можно обозначить как всестороннее изучение структуры, функции и эволюции поведения животных, ее становление как самостоятельной дисциплины обычно связывают с выдвинутой К. Лоренцом этологической теорией инстинкта. Эта теория имела дело с такими формами поведения, которые в наибольшей степени подчинены генетическому контролю – то есть приобретены в процессе филогенеза и практически не изменяются в ходе жизни особи под влиянием ее индивидуального опыта. Центральными концепциями ранней, т.н. «классической» этологии были, в соответствии со сказанным, представления о «фиксированных схемах действий» (fiхеd асtion раtterns) и о «знаковых стимулах» (sign stimuli). Первая из них обсуждала специфику той категории индивидуального поведения, которая по трудам Ч. Дарвина известна как «выразительные движения» (экспрессивное поведение). Вторая трактовала проблему использования этих самых знаковых стимулов при взаимодействиях животных друг с другом в качестве коммуникативных средств (невербальная коммуникация).
Понятие «фиксированной схемы действий» берет начало от представлений предшественников этологии (Ч. Уитмен, О. Хейнрот) о существовании неких элементарных поведенческих комплексов, сугубо специфичных для каждого данного биологического вида – в том смысле, что особенности таких поведенческих конструкций могут служить диагностическими признаками при опознавании видов наблюдателем.
Для объяснения таких свойств фиксированных схем действий, как спонтанность, цикличность (восстановление готовности к новому действию после длительного перерыва) и отсутствие целенаправленности, этологи использовали простые «энергетические» модели мотивации, основные мотивы которых были заимствованы ими из психологии (в частности, из работ У. Мак-Дугалла и, в каком-то смысле, З. Фрейда). Простейшая из таких моделей принадлежит К. Лоренцу. Готовность к совершению того или иного действия связана с накоплением в соответствующих нервных центрах некой гипотетической субстанции, именуемой «специфической энергией действия». По мере ее накопления возрастает стремление к выполнению определенного поведенческого акта, но для этого в норме требуется внешний толчок в виде «специфического стимула», соответствующего данному стремлению: пищи – в случае голода, полового партнера – при возрастании сексуальной мотивации и т.д.
Суммируя сказанное по поводу концепции фиксированных схем действий, которая является основой этологической теории инстинкта, можно сказать, что в качестве исходных моментов здесь особо подчеркиваются следующие свойства генетически детерминированного поведения:
1) видовая уникальность: в идентичных условиях (например, в контролируемом эксперименте с постоянными внешними параметрами) представители двух разных, даже близких видов скорее всего будут вести себя неодинаково;
2) отсутствие индивидуально приобретенных элементов: в онтогенезе «врожденное» поведение совершенствуется в результате «созревания»– как орган, а не за счет обучаемости новому;
3) спонтанность и автоматизм: отсутствие жесткой связи между стимулом и реакцией;
4) нецеленаправленный характер многих акций, выступающих для наблюдателя в форме иррационального поведения (отсутствие обратной связи с внешним окружением).
Обратимся теперь к другой центральной концепции этологии – к представлениям о «знаковых стимулах». В отличие от понятия «фиксированная схема действий», которое призвано раскрыть механизм реализации наследственно обусловленных движений (в самом широком смысле), понятие «знаковые стимулы» фиксирует внимание на наследственно обусловленном восприятии. Здесь речь идет о той категории внешних раздражителей, которые вызывают у особи биологически адекватную, видоспецифическую реакцию уже при их первом предъявлении, то есть без всякого предварительного опыта. Особый интерес у этологов традиционно вызывали такие знаковые стимулы, которые используются при взаимном опознавании особей, принадлежащих к одному виду, и в процессах их общения. Это так называемые «социальные релизеры» – от английского геlеаsе (освобождать). Имеется в виду, что социальный релизер при предъявлении индивиду снимает в его нервной системе блоки, препятствующие реализации специфической энергии действия, и тем самым, как бы освобождает дорогу той реакции, которая соответствует данному стимулу. При этом, в соответствии с исходными представлениями классической этологии, данные стимул и реакция комплементарны друг другу наподобие ключа и замка. Отсюда еще одно название для интересующего нас класса раздражителей – именно, ключевые стимулы.
Реакция, следующая в ответ на предъявление социального релизера, согласно этологической теории, представляет собой фиксированную схему действий. В ходе взаимодействия партнеров происходит нечто вроде диалогового обмена социальными релизерами, которые выступают таким образом в качестве основных элементов видового коммуникативного кода.
Это самый ранний вариант этологических воззрений. Они в последние десятилетия неоднократно подвергались развернутой критике (речь здесь идет о научных претензиях к этологии, а не о ее критике с идеологических и философских позиций и в ряде важных пунктов оказались существенно модернизированными – во многом за счет влияний со стороны физиологии и таких поведенческих дисциплин, как бихевиоризм и сравнительная психология. Однако определенная логическая замкнутость этологической теории инстинкта делает ее центральное ядро, предложенное К. Лоренцом и частично модифицированное Н. Тинбергеном, достаточно резистентным к угрозе диссоциации при соприкосновении с иными концептуальными схемами.
2. О границах применения этологических концепций при изучении поведения человека
Возникнув в период создания синтетической теории эволюции, которая объединила усилия дарвинизма и генетики, этология с первых шагов развивалась как ветвь эволюционной биологии, имея в качестве одного из важнейших своих оснований теорию естественного отбора. По существу, именно этологи впервые попытались показать на большом эмпирическом материале, что эта теория может иметь столь же широкое применение при анализе эволюции поведения, какое ей до этого придавалось в сфере морфологической эволюции. В фундамент этологической теории инстинкта были заложены многие идеи, высказанные в более или менее развернутой форме еще Ч. Дарвином: необходимость сравнительного подхода в изучении инстинкта, возможность реконструкции эволюции инстинкта путем сопоставления данных по ныне живущим формам, представления о слепом автоматизме и явной иррациональности многих форм поведения и о возникающих в связи с этим трудностях применения к ним однозначно адаптационистских трактовок. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что привлекательность идеи о возможности применения эволюционного метода в исследованиях поведения в огромной степени обязана успеху этологов в уподоблении актов «врожденного» поведения морфологическим структурам.
Все сказанное хорошо объясняет тот факт, что основной парадигмой этологии стало представление о том, что многие поведенческие признаки животных преобразуются в ходе филогенеза путем накопления мелких фенотипических изменений, обязанных таким генетическим событиям, как мутации и структурные перестройки внутри генных комплексов, «ответственных за данный поведенческий признак». Получив самостоятельную жизнь, эти представления, первоначально выдвинутые для объяснения достаточно четко очерченного, специфического круга явлений (в основном — фиксированных схем действий), позже приобрели в руках ряда теоретиков почти что универсальное значение. Оказалось возможным говорить в том же плане об эволюции таких поведенческих «признаков», как «альтруизм», «эгоизм», «опознавание родичей», «способность обманывать и выявлять обман» и т.д.
Опираясь на факт филогенетического родства человека с другими представителями отряда приматов и на представления о возможности эволюции поведения под действием естественного отбора, многие биологи и некоторые представители гуманитарных наук сочли возможным считать эти два обстоятельства достаточным для подтверждения прямой и плавной преемственности между поведением животных и Ноmo sapiens. Печальным примером такого рода практики в этологии может служить книга Д. Морриса «Голая обезьяна». Недавний рецидив той же натуралистической тенденции был вызван экспериментами А. и Б. Гарднеров, которые обнаружили известные способности к символизации у шимпанзе. Это дало, как полагают некоторые, возможность усомниться в справедливости устоявшегося взгляда об уникальности человека вообще и его языкового поведения – в частности.
Полезность этологии в сфере изучения поведения человека несомненна до тех пор, пока не вступает в силу так называемая «ошибка потенциальности». Если мы уверены в том, что все функции человеческого организма в конечном итоге определяются работой генов, это еще не значит, что поведение взрослого современного человека или даже двухлетнего ребенка можно сколько-нибудь правдоподобно описать как генетически детерминированное. Хотя физически и психически нормальный ребенок обладает всеми потенциями «человека разумного», он едва ли станет таковым в условиях, резко отличных от того культурного окружения, в котором в норме происходит развитие человеческого существа. С другой стороны, справедливо рассматривая многие черты поведения новорожденного ребенка как «панмаммальные» (т.е. общие человеку и всем прочим млекопитающим), едва ли будет разумно заключить на этой основе об отсутствии качественного перерыва между поведением животных и человека.
Границы применения принципов этологии к анализу поведения человека должны, естественным образом, определяться спецификой ее предмета. С этой точки зрения наиболее перспективный объект – это ребенок в первые месяцы его жизни. Здесь открывается возможность понять, каким образом «видоспецифическое» поведение грудного ребенка под влиянием социальных контактов с матерью и с другими членами семьи начинает преобразовываться в поведение осознающего себя индивида. Однако уже на этом этапе культурные воздействия на ребенка настолько сильны, что этологический подход будет неполным вне его контактов с психологией развития и такими социальными дисциплинами, как, скажем, социолингвистика.
Возможности этологии определяются и тем, что ведущим ее методом служит скрупулезное описание целостного поведения особи, дающее ценный материал для выявления его тонкой структуры и временной организации. Через специфику этого метода этология получает широкий доступ и к анализу поведения взрослых членов социума в коммуникативных процессах. Интересной точкой приложения в этой сфере является изучение всевозможных форм сознательно не контролируемого поведения – например, обусловленных традициями движений и поз (кинесика), невербальной коммуникации, геометрии социально организованного пространства. И в этой области деятельности этология неизбежно должна войти в тесный контакт с социальными науками – этнографией, этносемиотикой, социальной психологией и т.д., поскольку традиционное для этологов стремление выявить генетически запрограммированные, видоспецифические особенности невербальных сигналов (так называемые универсалии) неизбежно сталкивается с большими трудностями разграничения стереотипов врожденных и стереотипов, обусловленных культурной традицией.
3. Продуктивный взгляд на пути развития этологии человека
К середине прошлого десятилетия стало очевидным, что этология человека может продуктивно развиваться лишь в теснейшем контакте с максимально возможным числом дисциплин, традиционно связанных с темой индивидуального и социального в человеческом обществе. Один из вариантов развития таких контактов, призванных взаимно обогатить обе стороны, был предложен английским этологом Н. Блартон Джонсом. Подобно Д. Моррису, он первоначально занимался поведением птиц, проводя свои исследования в традициях классической этологии. Но уже в начале 60-х годов его интересы сместились в область поведения ребенка, что, вероятно, и определило дальнейшее реалистическое отношение исследователя к возможностям и роли этологии в изучении человеческого поведения.
В своей программной статье 1976 г. в качестве наиболее перспективных партнеров этологии в сфере познания человека автор называет: 1 – психологию развития; 2 – только что оформившуюся в качестве самостоятельного течения социобиологию; и 3 – комплекс наук, обозначаемых Н. Блартон Джонсом в качестве «экологической антропологии». Основные точки приложения дальнейшей деятельности этих трех содружеств он видит: 1 – в исследованиях детского поведения; 2 – в выяснении возможной роли естественного отбора как фактора становления и эволюции культуры и 3 – в попытках раскрытия адаптивной сущности общества и культуры в их связях с более широким социальным окружением и природой. Остановимся коротко на аргументации Н. Блартон Джонса, касающейся задач и методологических проблем, возникающих в каждой из трех обозначенных им линий развития.
Тесные контакты этологии с психологией развития ребенка сложились уже давно, оказались вполне органичными и дали немало полезных результатов. Этология привнесла в это содружество метод непосредственных наблюдений за детьми в условиях, максимально приближенных к естественным. Однако сейчас от нее требуется нечто большее. Богатый опыт этологии в «анатомировании» сложнейших поведенческих конструкций и в категоризации их структурных элементов должен быть использован для того, чтобы заменить повседневный язык психологии с его субъективностью оценок строгой и операциональной терминологией. Проблема адекватной номинации явлений особенно остро стоит в сфере изучения принципов мышления и сознания. Другая задача – дальнейшее усиление связей между этологией, психологией развития и психиатрией. Вообще говоря, поведение ребенка должно рассматриваться как многоуровневая система с учетом всех ее переменных – от биохимического обеспечения до чисто социологических аспектов. По мнению автора, уже сделаны первые шаги в попытках применить к анализу детского поведения методологию, разрабатываемую для расшифровки функционирования объектов сложной системной природы, однако основная работа – еще в будущем.
Переходя к вопросу о возможной форме взаимодействия этологии с недавно появившейся на научной сцене социобиологией, Н.Блартон Джонс высказывает целый ряд критических замечаний в адрес последней. Интересно, что уже в этот период младенчества социобиологии многих беспокоила возможность истолковать ее идеи в духе социалдарвинизма. На это обстоятельство указывает и Н. Блартон Джонс. Обсуждая объяснительную ценность дедуктивных построений В.Гамильтона и Р.Т риверса, автор отдает должное их новизне и оригинальности, но неоднократно подчеркивает, что проводимая ими идея генетической обусловленности социального поведения человека выглядит умозрительной, и что роль естественного отбора как ведущего фактора в становлении этики может быть сильно преувеличена.
В обсуждении третьей линии развития этологии человека Н.Блартон Джонс выходит далеко за рамки нашей темы, подробно обсуждая историю борьбы двух течений в социальных науках: «спиритуалистского», основанного на представлениях о дивергенции человеческих культур как процессе самопроизвольном, не управляемом извне, и «материалистическом», ставящем во главу угла культурной дивергенции экологические и экономические факторы. Соглашаясь в целом с точкой зрения, что большинство человеческих популяций достигло экологического равновесия со своей средой, автор указывает на целый ряд важнейших вопросов, возникающих в связи с этим утверждением. Какова, в частности, природа обратных связей между социумом и средой его обитания? Действительно ли такое равновесие может быть обусловлено действием естественного отбора или же здесь работают совершенно иные механизмы? Как модифицируются культурные ценности, чтобы экологическое равновесие данного социума с его средой оказалось реальным и устойчивым? В тесной связи со всем этим стоит и вопрос об адаптивности поведения индивида и популяции. По мнению Н. Блартон Джонса, мы еще очень далеки от понимания сущности этой проблемы. Автор обсуждает применимость ее к решению концепции итоговой приспособленности индивида, выдвинутой В. Гамильтоном, идеи группового отбора и т.д. Н. Блартон Джонс полагает, что данная тема во всей ее многоплановости и теоретической сложности должна явиться предметом новой дисциплины, задача которой – объединить все достижения экологической антропологии (синтез классической антропологии, археологии, этнографии и т.д.), с одной стороны, и поведенческой экологии животных – с другой.
Таким образом, и здесь, по мнению Н. Блартон Джонса, широкий сравнительный подход с учетом зоологических знаний не утрачивает своей полезности.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Изложенные взгляды видных этологов новой формации показывают, насколько далеко ушла этология 70-х годов от первоначального варианта «классической этологии». Основные концептуальные схемы последней в их первоначальном виде имеют сейчас, по мнению большинства авторитетных этологов, в основном чисто исторический интерес. Вместе с тем мы не вправе преуменьшать ту поистине огромную роль, которую эти построения сыграли в свое время, и то несомненное влияние, которое они оказали на формирование наших сегодняшних представлений о самых общих принципах и закономерностях поведения животных в их естественной среде обитания. Не мог пройти даром и огромный опыт этологии в сфере строгого описания, классификации и категоризации поведенческих феноменов.
Ассимиляция бурно развивающейся этологией идей и методов других дисциплин (в первую очередь – физиологии и психологии), равно как встречное воздействие этологии на стиль мышления и методологию пограничных с ней естественных и гуманитарных наук – все это приводит на рубеже 70-х и 80-х годов к ее слиянию с тем синтетическим комплексом, который все чаще воспринимается и обозначается в качестве единого круга поведенческих и социальных дисциплин.
Этология человека предстает сегодня перед нами как междисциплинарный комплекс, под эгидой которого сходятся и тесно переплетаются пути развития собственно этологии, психологии развития, социальной психологии, психолингвистики, семиотики, этнографии, антропологии и эволюционного учения. Можно ли сказать, что этология человека попросту дублирует деятельность всех этих дисциплин? Вероятно, нет, поскольку она сохраняет за собой вполне специфичную сферу компетенции, будучи ориентированной прежде всего на всестороннее изучение филогенеза, онтогенеза, культурной обусловленности и социальных функций экспрессивного поведения и невербальной коммуникации.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Брунер Дж. Психология познания. За пределами непосредственной информации. - М.: Прогресс, 1977. - 412 с.
2. Лавик-Гудолл Дж ван. В тени человека. - М.: Мир, 1974. - 206 с.
3. Линден Ю. Обезьяны, человек и язык. - М.: Мир, 1981. - 227 с.
4. Панов Е.Н. Этология – ее истоки, становление и место в исследовании поведения. - М.: Знание, 1975. - 64 с.
5. Панов Е.Н. Поведение животных и этологическая структура популяций. - М.: Наука, 1986. - 423 с.
6. Панов Е.Н. Роль этологии в изучении внутрипопуляционной организации: формирование современных взглядов.– В сб.: Системные принципы и этологические подходы в изучении популяций. – Пущине.: ОНТИ НЦБИ АН СССР, 1984. - С. 49-71.
7. Хайнд Р. Поведение животных: Синтез этологии и сравнительной психологии. - М.: Мир, 1975. - 855 с.
| 
