СКАЧАТЬ РАБОТУ БЕСПЛАТНО -
положительное воздействие на ребенка. В своих действиях М. Кляйн руководствовалась косвенными рекомендациями¬ З Фрейда, изложенными в истории болезни Ганса: «Если бы я мог сам все устроить по-своему, я решился бы дать мальчику еще одно разъяснение, которого родители не сделали. Я бы подтвердил его настойчивые предчувствия, рассказав ему о существовании влагалища и коитуса» [27, C.120]. Однако когда М. Кляйн представила отчет о своей работе перед Венгерским психоаналитическим обществом (1919), ее коллега, фон Фройнд, заметил, что она работает только с вопросами ребенка, на которые он сознательно пытается получить ответ, и не обращает внимания на бессознательные вопросы, которые он не задает. По словам фон Фройнда, в то время М. Кляйн формулировала свои наблюдения в психоаналитических терминах, но по существу ее интерпретации не были психоаналитическими. М. Кляйн восприняла замечание, и с тех пор стала с особым энтузиазмом интерпретировать бессознательное. В словаре Р. Хиншелвуда говорится, что акцент на содержании бессознательного стал отличительной особенностью кляйнианской техники не только с детьми, но и со взрослыми (в отличие от классической техники, в которой в основном интерпретируются инстинкты, их дериваты и защиты от них) [29, C.10].. Особенность подхода М. Кляйн заключалась в том, что она предложила анализировать бессознательные фантазии, считая их «содержанием тревог» и основным элементом бессознательного [15].
Отвержение М. Кляйн теории «первичного нарциссизма» З. Фрейда, согласно которой в начальный период жизни вся «любовь» ребенка отдается собственной персоне, утвердило ее в мысли о том, что объектные отношения существуют с рождения. Поэтому она приступила к исследованию ранних форм объектных отношений.
Согласно М. Кляйн, у младенца с самого рождения существует рудиментарное Эго, которое способно неким образом воспринимать врожденные влечения к жизни и смерти, испытывать тревогу и вырабатывать защитные механизмы, чтобы ей противодействовать. Такими примитивными защитными механизмами, используемыми ребенком в течение первых месяцев жизни, являются проекция, интроекция, расщепление и проективная идентификация.
Проекция - психический процесс, посредством которого неприемлемые для индивида побуждения приписываются внешнему миру.
Расщепление - защитный процесс, приписываемый сфере Эго, в ходе которого осуществляется разъединение психологических представлений в соответствии с их противоположными качествами. В частности, младенец, согласно М. Кляйн, расщепляет «образ груди» на «хороший» и «плохой» (преследующий) объекты.
Проективная идентификация - психологический процесс, при котором части «Я» и внутренних объектов расщепляются и проецируются на внешний объект, который в таком случае воспринимается как идентичный с расщепленными частями.
Целью терапии, по мнению М. Кляйн, является интеграция частей «Я», которые были отделены друг от друга или находились в состоянии конфликта друг с другом. Центральным методом терапевтической работы стала интерпретация переноса, который включал в себя любые формы взаимодействий пациента и аналитика. При этом считалось, что перенос существует уже с самого начала анализа, а не развивается постепенно в ходе анализа. Рекомендовалось также давать глубинные интерпретации переноса без анализа сопротивлений, что привело к значительной оппозиции со взглядами эго-психологов [18].
М. Кляйн подчеркивала, что ее игровая техника, позволяющая получить доступ к бессознательному, является полным эквивалентом классической аналитической техники с ее свободными ассоциациями: игрушки «¬не только представляют собой вещи, интересующие ребенка сами по себе, но в его игре с ними они также всегда имеют множество символических значений... Этот архаический способ выражения есть также тот язык, с которым мы знакомы по сновидениям, и подходя к игре ребенка способом, аналогичным интерпретации сновидений Фрейда, я обнаружила, что могу получить доступ к бессознательному ребенка» [11, C.51].
Практически в то же время, когда М. Кляйн начала применять свою игровую технику, Анна Фрейд разработала свой метод работы с детьми. В частности, Анна Фрейд утверждала, что в работе с маленькими пациентами необходима подготовительная фаза. Вот как она описывает начало лечения десятилетнего мальчика «с неясными симптомами многих страхов и нервозности», «в последние годы он совершил несколько мелких краж и одну крупную»: «В течение долгого времени я не предпринимала ничего, приспособляясь лишь к его капризам и подделываясь всеми прямыми и окольными путями под его настроения. Если он приходил с бечевкой в кармане и показывал мне, как он завязывает замысловатые узлы и проделывает разные фокусы, то я показывала ему, что я умею делать еще более замысловатые узлы и более поразительные фокусы. И, действительно, моя первая цель заключалась исключительно в том, чтобы представить собой интерес для мальчика». «Для одной маленькой девочки, которая проходила в это же время подготовительный период, я усердно занималась во время сеансов вязанием и постепенно одела всех ее кукол и игрушечных зверей. Таким образом, я развила второе приятное качество: не только представляла¬ собой интерес, но стала еще и полезной» [26, C.11-12].
М. Кляйн рассказывает такой случай начала лечения: «Рита (девочка в возрасте двух лет и девяти месяцев) ¬страдала от ночных кошмаров и фобии животных, была очень амбивалентна по отношению к матери, в тоже время цеплялась за нее в такой степени, что ее с трудом можно было оставить одну Первая сессия, казалось, подтвердила мои опасения. Рита, когда ее оставили со мной в ее детской, сразу же проявила признаки негативного переноса: она была тревожна и молчалива, и очень скоро попросила выйти в сад. Я согласилась и вышла вместе с ней - я могу добавить, под бдительным взором ее матери и тети, которые восприняли это как знак провала. Они были очень удивлены, когда увидели, что Рита настроена довольно дружелюбно ко мне, когда мы вернулись в детскую через десять или пятнадцать минут. Объяснение этого изменения состоит в следующем. Когда мы были в саду, я проинтерпретировала ее негативный перенос (что было против обычной практики). Из нескольких ее высказываний, и из факта, что она стала менее испуганной, когда мы вышли из детской, я сделала вывод, что она особенно боялась чего-то, что я могу сделать с ней, когда мы были одни в комнате. Я проинтерпретировала это, и, ссылаясь на ее ночные кошмары, связала ее подозрительность ко мне как враждебной незнакомке с ее страхом, что плохая женщина нападет на нее, когда она будет одна ночью. Когда через насколько минут после этой интерпретации я предложила вернуться в детскую, она с готовностью согласилась» [11,C.37].
М. Кляйн была активна в игре с маленькими пациентами [29,C.13]: «Бывают также случаи, когда я не выполняю всех действий, которые предназначаются мне в игре, на том основании, что их полная реализация была бы для меня лишком сложной или неприятной. Тем не менее, даже в этих случаях я, насколько это возможно, следую за ходом мыслей ребенка» [8, C.93]. Согласно М. Кляйн, «существенной частью интерпретативной работы является то, что она должна идти в ногу с колебаниями между любовью и ненавистью пациента Это означает, что аналитик не должен проявлять неодобрение того, что ребенок сломал игрушку, он не должен, однако, поощрять ребенка выражать его агрессивность или внушать ему, что игрушку надо починить. Другими словами, ему следует позволять ребенку выражать его эмоции и фантазии так, как они возникают. Отсутствие воспитательного или морального влияния всегда было частью моей техники, я всегда придерживалась только психоаналитической процедуры» [11,C.43].
Анна Фрейд и классический анализ в целом как самые важные выделяли сексуальные влечения (либидо), М. Кляйн уделяла особое внимание агрессивным импульсам [15]. Такие акценты привели к распространению мнения, что Анна Фрейд считала свои маленьких пациентов «намного более приятными людьми», чем это делала М. Кляйн [15]. В попытке опровергнуть эту точку зрения можно привести пример из ее статьи «Значение формирования символов в развитии эго» (1930). По словам Ханны Сегал, эта статья знаменует собой окончание первого этапа в творчестве М. Кляйн, в ней она обозначает направление, которое станет особенно продуктивным для ее последователей, а именно, исследование психозов [12, C.95].
В статье описывается случай успешной психоаналитической работы с аутичным мальчиком по имени Дик. В начале анализа ему было 4 года, но его развитие соответствовало уровню развития ребенка 15-18 месяцев. У него практически полностью отсутствовали эмоциональное отношение к окружающему и адаптация к реальности. Он был индифферентен к присутствию или отсутствию матери или няни, у него не было почти никаких интересов, он не играл, большую часть времени он бормотал невнятные бессмысленные звуки.¬
Вот как описывает М. Кляйн его первый визит к ней: «Первый раз, когда Дик пришел ко мне, как я сказала раньше, он не проявил никаких эмоций, когда няня оставила его у меня. Когда я показала ему игрушки он посмотрел на них без малейшего интереса. Я взяла большой поезд и поставила его рядом с маленьким поездом и назвала их «Папа-поезд» и «Дик-поезд». После этого он взял поезд, который я назвала «Дик», подтолкнул его так, чтобы он поехал к окну, и сказал: «Станция». Я объяснила: «Станция это мама, Дик едет в маму». Он оставил поезд, побежал в пространство между внешней и внутренней дверями комнаты, закрылся, сказал: «темно», и выбежал сразу обратно. Он проделал это представление несколько раз. Я объяснила ему: «Внутри мамы темно. Дик внутри темной мамы». Тем временем он взял поезд опять, но вскоре опять убежал в пространство между дверями. В то время, когда я говорила, что он идет в темную маму, он дважды с вопросительной интонацией произнес: «Няня?» Я ответила: «Няня скоро придет» и это он повторил и использовал слова в дальнейшем совершенно правильно, удерживая их в своем уме» [12,C.102].¬
Объясняя причины трудностей Дика, Мелани Кляйн пишет: «он был абсолютно неспособен к какому-либо проявлению агрессии» [12,C.101]; «преждевременная эмпатия стала решающим фактором в его отказе от всех деструктивных импульсов. Дик отрезал себя от реальности и завел свои фантазии в тупик, находя убежище лишь в фантазиях о темной, пустой, туманной вагине. Он также преуспел в отводе своего внимание от различных объектов внешнего мира, которые представляли содержимое материнской вагины - отцовский пенис, выделения, детей» [12,C.104-105].
Терапевтический эффект М. Кляйн объясняет следующим образом: «я была вынуждена делать мои интерпретации на основе моего общего знания» (29), «результатом было уменьшение его латентной тревоги настолько, что стала возможной манифестация некоторого ее количества» [12, C.106]. «Я смогла вызвать манифестацию тревоги тем, что уменьшила ее в латентном состоянии. Когда тревога стала манифестируемой, я смогла разрешить часть ее посредством интерпретации. В то же время, однако, стало возможным переработать ее лучшим образом, а именно, распределением ее среди новых предметов и интересов [установлением символического¬ отношения], и таким способом, уменьшить настолько, чтобы она стала переносимой для Эго» [12, C.106-107].
Кляйнианская техника отличается быстрыми и глубокими интерпретациями. М. Кляйн интерпретирует тревоги, лежащие в основе применяемых защитных механизмов (и в этом смысле эти интерпретации считаются глубокими), в отличие от классической техники, которая имеет дело с интерпретацией импульсов, которые проникли в предсознательное как дериваты бессознательных влечений, т.е. которые подошли к поверхности и уже готовы прорваться в сознание [29, C.23].
Необходимо уточнить, что обе школы считают, что интерпретация должна соответствовать уровню центральной тревоги пациента. Однако, само понимание «глубины» несколько различается. Для ортодоксальных аналитиков глубина означает «прошлое» и «влечения», поэтому понятно, почему они начинают с поверхности. Для кляйнианцев же глубина означает по-прежнему центральную¬ тревогу и плюс к этому - защиты и объектные отношения, выраженные в бессознательной фантазии [15].
Опыт М. Кляйн с игровой техникой, когда ребенок в игре проявляет (externalize) свое внутреннее состояние, позволил ей шире взглянуть на процесс свободных ассоциаций и перенос в работе со взрослыми пациентами. Согласно М. Кляйн, свободные ассоциации сами могут быть формой отыгрывания внутренних конфликтов. Перенос, по М. Кляйн, есть не простое повторение старых отношений, событий или травм из прошлого, это «экстернализация» бессознательной фантазии «здесь и сейчас». Это акцент на процессе экстернализации (проекции) придает понятию переноса дополнительное пространственное значение. Такая точка зрения позволяет М. Кляйн утверждать, что «ситуация переноса присутствует в анализе в той или иной форме с самого начала» [29,C.15]. Понимание переноса в теории М. Кляйн – это техника, в которой бессознательные элементы переноса прослеживаются во всем представленном материале.
Таким образом, как утверждает Б.Джозеф в своей работе «Перенос: ситуация в целом», «все лица, появляющиеся в игре или в свободных ассоциациях, следует рассматривать как некие аспекты аналитика, которые подверглись расщеплению и проекции» [29,C.17-18]. С учетом такой точки зрения, становится понятно, почему «некоторые аналитики видят так мало в материале своих пациентов, интерпретируют так редко, и не распознают ситуацию переноса до тех пор, пока сам пациент не сделает какого-либо прямого упоминания об аналитике» [29,C.17]. Важно также видеть в переносе частичные объекты: «мы не сможем далеко продвинуться, если будем считать, что аналитик представляет действительного отца или мать, если мы не поймем, какой аспект родительской фигуры был оживлен» [29,C.18]. Согласно Р. Хиншелвуду, именно техника, прослеживающая в каждой ассоциации пациента некоторое отношение к аналитику, позволила кляйнианцам достичь впечатляющих успехов в работе с шизофрениками [29,C.18].
Особое значение М. Кляйн уделяет негативному переносу: «Анализ¬ негативного и позитивного переноса и их взаимосвязи, есть обязательный принцип в лечении всех типов пациентов» [12,C.207]. М. Кляйн описывает сопротивление в анализе как манифестацию негативного переноса, в отличие от классического психоанализа, рассматривающего сопротивление как проявление вытеснения либидо. Для М. Кляйн сопротивление, приравниваемое к негативному переносу, является клинической манифестацией инстинкта смерти [29,C.23].
В современной кляйнианской технике главный акцент делается на проективную идентификацию и связанное с ней отыгрывание в переносе и давление на аналитика, подталкивающее его присоединиться к этому отыгрыванию.
Вот клинический пример работы Мелани Кляйн со взрослым пациентом в продвинутой стадии анализа. «Пациентка, которую я имею в виду, представляла собой ярко выраженный маниакально-депрессивный случай (таков диагноз более чем одного психиатра) со всеми характерными чертами такого расстройства: частые смены депрессивных и маниакальных состояний, сильные суицидальные тенденции, приводившие неоднократно к попыткам самоубийства, различные другие характерные маниакальные и депрессивные черты. В ходе ее анализа была достигнута стадия реального¬ и значительного улучшения. Появилась продуктивность в различных направлениях, равно как и реальное ощущение счастья (не маниакального типа)».
В статье «Заметки о некоторых шизоидных механизмах» Мелани Кляйн рассказывает о той фазе в анализе этой пациентки, когда, вследствие «мощного сопротивления», процесс зашел в тупик и пациентка решила прекратить анализ, «частично вследствие внешних обстоятельств». «Во время этой фазы, продолжавшейся несколько месяцев, пациентка работала в анализе специфическим образом [12]. Она приходила регулярно на аналитические сеансы, ассоциировала довольно свободно, сообщала сновидения и давали много материала для анализа. Однако не было никакого эмоционального отклика на интерпретации и лишь полное презрение к ним. Очень редко было какое-либо сознательное подтверждение того, что я говорю. Однако, материал, которым она отвечала на интерпретации, отражал их воздействие на бессознательное». Как мы видим, это тот редкий случай, когда М. Кляйн говорит не о негативном переносе, а о «мощном сопротивлении». Стоит также отметить ее явное указание на интерпретацию на основе «материла» пациентки.¬
В день, когда была назначена последняя сессия, пациентка «сообщила следующее сновидение: ей приснился слепой человек, очень страдающий из-за своей слепоты, но ему доставляло наслаждение трогать платье пациентки и изучать, как оно застегнуто. Платье в сновидении напомнило ей свое собственное платье, которое застегивалось на много пуговиц. Пациентка привела еще две ассоциации к этому сновидению. Она сказала, с некоторым сопротивлением, что слепой человек - это она сама, и, говоря о платье с пуговицами, заметила, что снова «спряталась»».
М. Кляйн «проинтерпретировала это так: пациентка бессознательно выражает в сновидении мысль, что она слепа к своим собственным трудностям, и что ее решение относительно анализа, равно как и других обстоятельств ее жизни, не соответствует ее бессознательному знанию». Интерпретация этого сновидения «не дала ни какого эффекта» и не изменила решения пациентки прекратить анализ после этой сессии. Однако после некоторого перерыва анализ все-таки возобновился.
Природу возникших в анализе этой пациентки трудностей М. Кляйн объясняет так: «Это была смесь шизоидных и маниакально-депрессивных¬ черт, которые определяли природу ее заболевания. Например, были часы, когда пациентка явно была в глубокой депрессии, полна самоупреков и чувствовала себя недостойной, слезы бежали по ее щекам и ее жесты выражали отчаяние, но, когда я проинтерпретировала эти эмоции, она казала, что совсем ничего не чувствует. После чего она стала упрекать себя за то, что не имеет чувств совсем, что она пуста» [12, C.191-193].
Одним из наиболее оригинальных и продуктивных понятий в теории Мелани Кляйн является термин «внутренний объект». В 30-е и 40-е годы эта концепция была предметом постоянного внимания сторонников М. Кляйн и находилась в эпицентре ожесточенных дебатов между кляйнианцами и сторонниками ортодоксального подхода. Тогда же сторонники М. Кляйн образовали так называемую Группу внутренних объектов (Internal Objects Group), призванную прояснить эту загадочную концепцию. Одним из наиболее активных участников этой группы была Мелитта Шмидеберг, дочь Мелани Кляйн. В 70-е и 80-е годы споры вокруг понятия «внутреннего объекта» были оттеснены на второй план (хотя стороны так и не пришли к единому мнению) дискуссиями по поводу «проективной идентификации»
Р. Хиншелвуд, автор фундаментального толкового словаря кляйнианских понятий, считает, что было бы более целесообразно сфокусировать внимание на прояснении различия между «внутренним объекто컬 и репрезентацией, чем продолжать теоретические споры об эффективности понятия «проективной идентификации» [30].
Согласно определению Р. Хиншелвуда, термин «внутренний объект» обозначает бессознательное представление или фантазию о конкретном объекте, физически размещенном внутри Эго (тела), который имеет свои собственные мотивы и намерения в отношении Эго и других объектов. Он существует внутри Эго, и находится в той или иной степени идентификации с Эго. Ощущение, что субъект имеет объект внутри себя, дает ему чувство существования и идентичности. Р. Хиншелвуд приводит такой пример: «я могу сказать, что в моем доме у меня есть «моя жена» или «мой квартирант». Эти объекты не лишаются своей собственной идентичности, но они также определяют мою собственную идентичность - как мужа или как домовладельца - будучи частью моего домашнего хозяйства. Эти объекты отличаются от объектов другого типа, которые могут появиться в моем доме - я вряд ли скажу «мои грабители» или «мой рой пчел», даже если таковые объекты окажутся у меня в доме. Они будут находиться внутри моего дома, я не буду ощущать их как принадлежащие ему» [30].
В¬ классическом психоанализе единственным внутренним объектом является супер-эго. Все другие объекты «репрезентированы» в восприятии или в памяти. Многие аналитики поэтому воспринимают кляйнианской «внутренний объект» как равнозначный классическому термину «объектная репрезентация». Однако, различие между конкретным объектом, воспринимаемым, в фантазии, как активно действующим внутри личности (тела) и репрезентацией объекта в памяти весьма существенно (репрезентация символизирует объект для эго, но, не смешивая, их друг с другом). Репрезентация, таким образом, является более продвинутой способностью в развитии младенца.
Мани-Кирл (1968) выделяет три стадии в развитии восприятия объекта: (1) конкретная вера в физически присутствующий объект; (2) репрезентация объекта в мышлении и памяти; (3) символическая репрезентация в словах и других символах [15].
Специфическое восприятие этих конкретно воспринимаемых объектов можно проиллюстрировать таким примером: если младенец голоден, то его телесные ощущения, обусловленные физиологией, ментально воспринимаются как отношения с объектом. Дискомфорт связывается с мотивацией злонамеренного объекта, который находится¬ в животике у ребенка и стремится вызвать у него неприятное ощущение голода. У. Бион называет такой объект «не-грудь», т.к. объективно имеется некоторое отсутствие, но для младенца нет такой вещи, как отсутствие, просто еще присутствие чего-то, что причиняет боль [3].
Созданию полномасштабной теории внутренних объектов способствовал возросший после первой мировой войны интерес к женской психологии. Эмансипация привела к появлению женщин-аналитиков, которые начали оспаривать взгляды З. Фрейда на область женского сексуального развития.
Итак, основная идея теории М.Кляйн заключается в том, что уже на раннем этапе развития ребенка существуют объектные отношения. По мнению М. Кляйн с самого рождения у ребенка существует рудиментарное Эго, которое воспринимает врожденные влечения к жизни и смерти, испытывает тревогу и вырабатывает примитивные защитные механизмы (проекция, интроекция, расщепление, проективная идентификация).
Одним из центральных понятий в теории М. Кляйн является термин «внутренний объект», который обозначает бессознательное представление или фантазию о конкретном объекте, физически размещенном внутри Эго (тела), который имеет свои собственные мотивы и намерения в отношении Эго и других объектов.
Цель терапии в концепции М. Кляйн - интеграция частей «Я», которые были отделены друг от друга или находились в состоянии конфликта друг с другом.
Центральный метод терапевтической работы - интерпретация переноса, который включал в себя любые формы взаимодействий пациента и аналитика.
В основе работы с детьми лежит игровая техника, которая позволяет получить доступ к бессознательному и является аналогом классической аналитической техники свободных ассоциаций.
2. Параноидально-шизоидная позиция в развитии ребенка в теории М. Кляйн
Долгие годы М.Кляйн работала в заданных З. Фрейдом понятийных рамках. Однако внесенные ею изменения во временные сроки появления психических структур привели к кардинальному пересмотру теории З. Фрейда.
Изучая поведение маленьких детей, М. Кляйн пришла к выводу о том, что такие структуры психики как Ид, Эго, Супер-эго отчетливо проявляют себя почти с самого рождения ребенка. В частности, она считала, что такие функции Эго, как наличие бессознательных фантазий, ¬ переживание тревоги, способность формировать объектные отношения, применение защитных механизмов - доступны ребенку с самого рождения.
Что касается бессознательных фантазий, то они обусловливались, согласно М. Кляйн, тем фактом, что каждое влечение имело соответствующую ему фантазию. Поэтому она рассматривала фантазию как прямое выражение влечения, а не компромисс между влечением и защитными механизмами, как склонны были считать эго-психологи [1].
В своей работе М. Кляйн продолжала придерживаться метапсихологической теории влечений З. Фрейда, включавшей в себя влечения к жизни и смерти. По мнению М. Кляйн, наличие врожденного конфликта между этими влечениями приводит к существованию врожденных эмоций, а также к порождению фантазий о взаимодействии с внешним объектом, который вначале воспринимается младенцем как «частичный» объект (материнская грудь) и создается его инфантильными фантазиями и их проекциями на данный объект. Таким образом, для нее значимость объекта становилась вторичной по сравнению со значимостью влечений.
М. Кляйн постулировала наличие у ребенка на первом году жизни двух позиций – параноидально-шизоидной и депрессивной. Термин «позиция» подразумевал специфическое сочетание характерных для ребенка объектных отношений, порождаемой ими тревоги и защиты от нее, выявляемое на протяжении всей последующей жизни индивида [11].
В процессе лечения детей она пришла к выводу, что ее пациенты переносят на аналитика свои отношения к воображаемым, внутренним объектам (интроектам). Под интроекцией М. Кляйн понимала перенесение на себя частных свойств и функций объекта, которые не полностью интегрируются в целостное и эффективное чувство себя. Интроекты становятся «внутренними объектами», не целиком ассимилированными в структуру «Я». Таким образом, интроекты - «внутренние объекты» - могут взаимодействовать между собой и «Я». Поэтому она сделала акцент на значении ранних внутренних объектных отношений (внутренних объектов).
В частности, согласно теории М. Кляйн, у младенца сначала формируются внутренние объекты не вследствие взаимоотношений с ухаживающим за ним лицом (обычно матерью), а вследствие внутреннего действия биологического фактора, врожденного конфликта влечений к жизни и смерти. Таким образом, для М. Кляйн бессознательные фантазии младенца вытекали из его врожденной психобиологической оснастки, а не из переживаний внешней реальности [2].
Согласно ее теории параноидально-шизоидная позиция у младенца была обусловлена расщеплением его «Я» из страха перед собственным влечением к смерти до установления им какой-либо связи с объектами. Эта позиция возникала у ребенка с рождения и длилась до трех-четырех месяцев. Она вызывалась устойчивым страхом преследования со стороны внешнего, плохого частичного объекта (материнской груди), который ранее был интроецирован ребенком и от которого ребенок, затем пытался избавиться всеми доступными ему средствами. Идея «шизоидности» исходила из склонности ребенка к расщеплению «хорошего» и «плохого».
Клинический опыт М. Кляйн позволил ей сделать вывод о существовании феминной фазы в развитии как мальчиков, так и девочек. Суть этой фазы заключается в следующем: под действием фрустраций, связанных с отнятием от груди (в более поздней версии - как следствие амбивалентности, свойственной человеческому существу от природы), ребенок (мальчик и девочка одинаково) отворачиваются от своего первого объекта (матери) к новому объекту - отцу. Феминное отношение к отцу как новому объекту представляет собой фазу нормального развития, как мальчика, так и девочки. ¬
Дети обоих полов первоначально идентифицируются с матерью. Они, как и мать, хотят рожать детей, давать молоко и содержать в себе пенис отца, но они также боятся того, что их желание разрушить то, чему они завидуют у матери, спровоцирует ее ответные репрессии. В основе комплекса феминности «лежит фрустрированное желание определенного органа. Стремления украсть, разрушить направлены на органы оплодотворения, беременности и родов». В результате дети «интроецируют благодетельный материнский образ - образец щедрости - но также и искаженный, крадущий, неистовый образ, который является основой очень примитивного, очень карающего супер-эго» [6].
«Мальчик боится наказания за разрушение им тела матери. Он боится, что его тело будет изуродовано и расчленено, и кроме этого, кастрировано. В этот ранний период развития мать, которая убирает детские испражнения, представляет собой также мать, которая расчленяет и кастрирует его. Не только посредством налагаемых ею анальных фрустраций прокладывает мать дорогу кастрационному комплексу: в терминах психической реальности она также уже кастратор» [12, C.194].
Во многом взгляды М. Кляйн звучат в унисон с критикой фрейдовской теории зависти к пенису у маленькой девочки: женщина представляет собой не более чем мужчину, у которого отсутствует нечто. М. Кляйн показывает значение отношения ребенка к матери и идентификации с ней, что позволяет многим авторам противопоставлять их точки зрения. Однако, позиция М. Кляйн в этом вопросе не столь однозначна. В действительности она не отрицает высокомерное отношение к женщине, которое свойственно З. Фрейду, но приписывает его фантазиям пациента, который находится в тисках между деструктивными импульсами, направленными на мать и на женщин в целом, и импульсами любви и идентификации с ними.
В заключении к своей статье «Ранние стадии Эдипова конфликта» (1928) Мелани Кляйн пишет: «Прежде всего, я хочу подчеркнуть, что мои выводы не противоречат утверждениям профессора З. Фрейда» [12, C.82]. М. Кляйн считала, что она только подчеркивает важность Эдипова комплекса, когда показывает интенсивность его ранних стадий. Впоследствии, ее собственная теория депрессивной позиции привела к переформулированию Эдипова комплекса в терминах «сведения воедин (coming together) фантазий о «хороших» и «плохих» объектах. В ситуации переноса в анализе это часто проявляется как «сведение воедино» различных частей мышления аналитика.
«Примитивный Эдипов конфликт, описанный Мелани Кляйн, имеет место в параноидно-шизоидной позиции, когда младенец воспринимает мир расщепленным, наполненным частичными объектами. Любой объект, который угрожает исключительному обладанию идеализированной грудью/матерью, воспринимается как преследователь, на которого проецируются враждебные чувства, берущие начало из прегенитальных импульсов» [15].
«Эдипов конфликт начинается на первом году жизни и находится под сильным влиянием отношения ребенка к груди. Именно фрустрации, связанные с грудью, и в особенности отнятие от груди, заставляют его обращаться к пенису отца и осознавать треугольную ситуацию» [17, C.88].
Имеется и такое указание Мелани Кляйн на начало эдипова конфликта: «Наблюдение детей часто показывает, приблизительно с начала второго года жизни, выраженное предпочтение ими родителя противоположного поля и другие признаки зарождающихся Эдиповых тенденций. Когда начитается сам вытекающий¬ отсюда конфликт, т.е., в какой момент у ребенка действительно начинает доминировать эдипов конфликт, менее ясно; т.к. мы делаем вывод о его существовании только по некоторым изменениям, которые мы замечаем у ребенка» [12, C.59].
Независимо от точной даты начала эдипова конфликт, все кляйнианцы соглашаются в том, что «Эдиповы тенденции сперва выражаются главным образом в форме оральных и анальных импульсов» [15]. «В соответствии с оральной и садистической фазами развития, которые проходит ребенок, он воспринимает коитус как действие, в котором главную роль играют еда, приготовление еды, обмен выделениями и всевозможными садистическими акции (кусание, откусывание и т.п.)» [17, C.102]. «Те ярко выраженные, типичные явления, существование которых в наиболее явной форме мы можем наблюдать, когда Эдипов комплекс достигает своего зенита, предшествующего его ослаблению, являются просто окончанием развития, занимающего годы» [11, C.59].
Эдипов комплекс в версии Мелани Кляйн имеет мало общего с реальными родителями в их реальном половом акте, поскольку он возникает из использования ребенком реальных объектов для того, чтобы «прислушиваться» к миру своих собственных фантазий. Классические аналитики¬ рассматривают ¬прегенитальные фантазии о коитусе как возникающие ретроспективно, когда в генитальной фазе происходит переработка представления о половом акте в терминах пре-эдиповых импульсов, вызванных регрессией. В ответ кляйнианцы говорят о принципе генетической непрерывности. С появлением теории депрессивной позиции значение споров об Эдиповом комплексе отошло на второй план. В современной кляйнианской теории Эдипова ситуация все больше и больше рассматривается с точки зрения потребности в знании, формулируемой в терминах контейнера и контейнируемого.
С практической точки зрения, значимые «пары» для пациента образуют не только брак аналитика, но и его преданность анализу или соединение вместе различных его мыслей или аспектов мышления. Концепция суперэго объединяет в себе практически все спорные моменты, по которым теория Мелани Кляйн отклонялась от ортодоксальной позиции. Среди них - отсутствие четких границ между фазами развития либидо в отличие от четкой временной последовательности; манифестация инстинкта смерти внутри личности в отличие от клинически немого инстинкта смерти; изначальное функционирование эго сразу после рождения в отличие от намного более позднего развития эго; первоначальное действие эго в форме расщепления и отклонения (проекции) в отличие от его первоначальной интегрирующей функции (?); субъективное переживание конкретных внутренних объектов различного рода в отличие от символических репрезентаций. Все эти теоретические разногласия ставили Мелани Кляйн в оппозицию к ортодоксии - в позицию, когда она стремилась сохранить верность своим клиническим открытиям, но в то же самое время определяя свое отличие от классических идей психоанализа [18].
По Мелани Кляйн, «супер-эго в детей обоего пола образуется в оральной фазе. Самое раннее чувство вины берет начало от орально-садистических желаний поглотить мать и ее грудь. Чувство вины не появляется тогда, когда Эдипов комплекс подходит к концу, но является одним из фактором, которые с самого начала влияют на его развитие и его результат» [25]. В раннем возникновении супер-эго «мы находим также объяснение суровости Супер-эго. Ребенок сам хочет разрушить объект своего либидо, кусая, разрывая и пожирая его. Ребенок боится наказания, соответствующего проступку: Супер-эго становится тем, кто кусает, пожирает и разрывает» [11,C.71].
Вот несколько иной ракурс позиции Мелани Кляйн: «Происходит раскол в Оно, или на уровне инстинктов, в результате которого одна часть инстинктивных импульсов направляется на другие. Эта, по-видимому, самая ранняя мера защиты со стороны Эго составляет, я думаю, основу развития супер-эго» [30]. В более поздней работе Мелани Кляйн обобщает свои выводы о происхождении супер-эго следующим образом: «эго, поддерживаемое интернализированным хорошим объектом и усиленное идентификацией с ним, проецирует часть инстинкта смерти в отщепленную часть самого себя - часть, которая становится в оппозицию к остальному эго и формирует основу суперэго».
Итак, центральным понятием в теории раннего детского развития М. Кляйн является термин «позиция» - специфическое сочетание характерных для ребенка объектных отношений, порождаемой ими тревоги и защиты от нее, выявляемое на протяжении всей последующей жизни индивида.
В первые три-четыре месяца ребенок находится на позиции параноидально-шизоидной. Данная позиция характеризуется расщеплением «Я» младенца из страха перед собственным влечением к смерти до установления им какой-либо связи с объектами. Первым внешним источником тревоги здесь является переживание рождения, которые вызывают у ребенка боль, дискомфорт, восприятие утраты внутриутробного состояния как враждебной силы.
Основные переживания ребенка связаны с кормлением материнской грудью. Материнская грудь может восприниматься как «хорошая» (в период удовлетворения чувства голода) и как «плохая» (в период фрустрации в виду не возможного удовлетворения потребности в пище). Таким образом, объектные отношения в этот период характеризуются орально-либидинозными и орально-деструктивными импульсами, направленными на материнскую грудь. Орально-деструктивные импульсы соответствуют переживаниям агрессии, жадности, тревоги.
В целом эти взгляды М. Кляйн во многом основаны на теории З. Фрейда, согласно которой первым внешним источником тревоги является переживание рождения.
Трансформируя теорию о эдиповом комплексе З. Фрейд, М. Кляйн отмечает, что в параноидно-шизоидной позиции уже присутствует примитивный Эдипов конфликт, при котором ребенок воспринимает мир наполненным частичными объектами, расщепленным. Объект, угрожающий обладанию грудью/матерью, воспринимается младенцем как преследователь, на которого проецируются агрессивные чувства. Эдипов конфликт связан с переживанием чувства вины, которое связано с орально-садистическими желаниями поглотить материнскую грудь.
Развивая взгляды З. Фрейда о наличие у девочек «зависти к пенису», М. Кляйн приходит к выводу, что и мальчики и девочки в своем развитии проходят феминную стадию развития, при которой из-за отнятия от материнской груди, дети отворачиваются от объекта-матери и поворачиваются к объекту-отцу. При этом дети обоих полов хотят рожать детей, давать молоко и содержать в себе пенис отца. Этот период также связана с переживанием чувства тревоги, вызванной опасениями возможных «репрессий» со стороны матери.
3. Депрессивная позиция развития ребенка в теории М. Кляйн
Согласно Мелани Кляйн, депрессивная позиция является центральной в развитии ребенка, наступающей вслед за параноидально-шизоидной позицией. В рамках этой позиции происходит интеграция чувств любви и ненависти к объекту, а также внешней реальности с интрапсихической реальностью или фантазией.
Согласно М. Кляйн, депрессивная позиция начинает развиваться на третьем-четвертом месяцах жизни и сохраняется на протяжении всей жизни индивида.
Его нормальное¬ развитие и способность любить зависят от того, насколько его эго способно к проработке (working through) этой жизненно важной позиции» [11,C.145]. В теории Мелани Кляйн депрессивная позиция занимает центральное место, которое в теории З. Фрейда отведено Эдипову комплексу - признание депрессивной позиции служит отличительным признаком кляйниаского аналитика [11,C.115]. Достижение депрессивной позиции, сопровождающейся сбалансированным взглядом на реальность и объекты, считается вершиной психологического прогресса [29,C.153]. ¬
Словарь Ж.Лапланша и Ж.-Б. Понталиса определяет депрессивную позицию так: это «модальность объектных отношений, возникающая на четвертом месяце жизни и постепенно преодолеваемая в течение первого года» [14, C.543-545]. Мелани Кляйн пишет: «Ребенок переживает депрессивные чувства, которые достигают своего максимума непосредственно перед, во время и после отнятия от груди. Это состояние ума ребенка я назвала «депрессивной позицией» и говорила о том, что оно есть меланхолия в statu nascendi. Объект, о котором печалятся, есть грудь матери и все, что грудь и молоко представляют для детского ума: а именно, любовь, хорошие качества и безопасность. Ребенок чувствует, что потерял все это, и потерял в результате своих собственных неконтролируемых жадных и деструктивных фантазий против груди матери» [12,C.147].
Для младенца наиболее важная утрата любимого объекта - это утрата совершенной, идеальной матери, когда он обнаруживает ее несовершенство. Грудь, которая кормит его, является в то же самое время матерью, которая заставляет его ждать. Таким образом, депрессивная позиция формируется как следствие остроты восприятия амбивалентных импульсов [29,C.140]. Когда мать ощущается как расщепленная, внутренний конфликт не возникает.¬ Самый болезненный конфликт человека возникает тогда, когда он обнаруживает, что ненавидит кого-то, кого он также и любит, и, более того, думает, что он даже нанес вред тому человеку, которого он любит. Когда мир расщеплен на хороших и плохих, чувство вины невозможно. Когда человек ненавидит и преследует ненавистного врага, ему не за что себя упрекнуть. Депрессивная позиция - это стадия развития, на которой человек учится сдерживать свою агрессию, хотя бы частично [2, C.3-5].
Существует два основных типа защит от депрессивной тревоги (или чувства вины): параноидные и маниакальные защиты. Чтобы избежать ситуации, когда любовь и ненависть направлены на один и тот же объект, субъект расщепляет его на частичные объекты - только хорошие и только плохие. «Параноидные страхи и подозрения усиливаются как защита против депрессивной позиции» [12, C.129]. С другой стороны, когда агрессия к объекту слишком сильна, чтобы субъект мог выдержать чувство вины, может возникнуть такое расщепление, когда субъект воспринимает себя, как только плохого, а свой объект - как только хороший. Тогда в самообвинениях аккумулируется вся ненависть, направленная на объект. Возникает психическое заболевание – депрессия [4, C.4].
Центральным для маниакальных защит является всемогущественное представление о том, что объектные отношения не имеют большого значения. Эго как бы говорит себе, что любимый объект, который был убит или испорчен, не имеет никакого значения, и субъект вполне может обойтись без него. «Чувство всемогущества - первая и главная характеристика мании», с другой стороны, «мания основана на механизме отрицания» [12, C.132].
Всемогущество основано на отрицании, и, прежде всего, отрицании психической реальности. Другие типичные маниакальные защиты - умаление («не важно, что этот конкретный объект разрушен, есть еще много других»), контроль (чтобы уменьшить страх перед объектом и иметь возможность восстановить его по своему желанию), а также идеализация. «Без частичного и временного отрицания психической¬ реальности Эго не может переносить несчастья, которые, как оно чувствует, ему угрожают Всемогущество, отрицание и идеализация позволяют раннему Эго устоять в некоторой степени против внутренних преследователей и против рабской и рискованной зависимости от его любимых объектов, и таким образом достичь новых успехов в развитии» [11,C.152].
В норме чувство вины вызывает заботу об объекте (concern), когда субъект стремится возместить причиненный ущерб. Для описания такой ситуации Мелани Кляйн ввела термин репарация. Репарация - это не отдельная позиция, это как бы прогрессивная модификация депрессивной тревоги. С другой стороны, это и не совсем механизм защиты, поскольку это скорее модификация тревоги, а не попытка уйти от нее. Репарацию можно поставить в один ряд с сублимацией, поскольку она является методом управления импульсами, а не защиты против них («механизм принятия»). Репарация подразумевает, что субъект способен выдержать чувство утраты, вины, ответственность за утрату и в то же время чувствует, что не все потеряно, что несчастье поправимо. Позже, когда Мелани Кляйн перестала строго придерживаться классической теории, понятие сублимации в ее учении отошло¬ на задний план, тогда как репарация стала олицетворять собой ключевой момент процесса взросления. Следует отличать зрелую репарацию от фантазий от репарации, которые связаны с защитами против тревоги преследования (маниакальными или обсессивными). В этом случае репарация сопровождается всей присущей параноидному состоянию ненавистью [21].
Фейрберн отмечал, что депрессию часто путают с другим аффектом, который он называл пустота (futility), и призывал уделять большее внимание диссоциативным явлением.
В 1946 году Мелани Кляйн опубликовала статью «Заметки о некоторых шизоидных механизмах». Мелани Кляйн восприняла критику Фейрберна, утверждавшего, что параноидная позиция представляет собой не только комбинацию защит против депрессивной позиции, но важна сама по себе. Фейрберн подчеркивал важность процесса расщепления и выступал против отодвигания на задний план истерии и диссоциативных механизмов, которые составляли первоначальную основу психоанализа. Он считал, что необходимо уделять большее внимание шизофрении и шизоидным состояниям, в противоположность к доминирующему в то время интересу психоаналитиков к маниакально-депрессивным состояниям. Под влиянием Фейрберна Мелани¬ Кляйн признала, что не уделяла должного внимания первым месяцам жизни ребенка (поскольку она считала, что депрессивная позиция возникает во второй четверти первого года жизни ребенка). Не отказываясь от своего утверждения о центральной роли депрессвиной позиции, Мелани Кляйн согласилась с Фейрберном, что вхождение в депрессивную позицию зависит от адекватной проработки параноидной тревоги. Она признала вклад Фейрберна, соединив его термин «шизоидная позиция» со своим собственным термином «параноидная позиция», в результате чего получился термин «параноидно-шизоидная позиция» [18].
Критика Фейрберна подсказала Мелани Кляйн идею: ощущение «расколотого» Эго шизофреника можно считать результатом действия инстинкта смерти изнутри. «Действие инстинкта смерти внутри организма приводит к тревоге, которая ощущается как страх аннигиляции (смерти) и принимает форму страха преследования» [11,C.179]. Первичная тревога, лежащая в основе всех остальных тревог, вызвана внутренним действием инстинкта смерти: некий объект внутри Эго (организма) стремится уничтожить его [29,C.159]. В более ранней версии об отклонении инстинкта смерти наружу субъект боится реинтроецированного внутреннего преследователя.¬ Малейшее неудовольствие ребенок воспринимает как угрозу жизни. Он пытается освободиться от своей ненависти, проецируя ее. Цена этого освобождения от своей ненависти - зловещий окружающий мир, полный преследователей. Чтобы уберечь образ исключительно хорошей матери от своей ненависти, ребенок расщепляет его на два, создавая второй образ матери, на который он и проецирует источник того, что доставляет ему неудовольствие и, следовательно, угрожает его жизни. При таком восприятии мир населен либо плохими объектами, от которых исходит угроза, либо хорошими, которые несут с собой только любовь [15]. При другом объяснении, именно расщепление ведет к проекции частей Эго в другие объекты [29,C.156].
По Фейрберну, «главная проблема шизоидного индивидуума - как любить, не разрушая своей любовью, тогда как главная проблема депрессивного индивидуума - как любить, не разрушая своей ненавистью». Мелани Кляйн считает, что при таком подходе «не учитывается фрейдовская концепция первичных инстинктов и недооценивается роль агрессии и ненависти» [12,C.179]. Вот ее собственная версия: «Я осознаю, как трудно провести четкую линию между содержанием тревоги и чувствами параноидной и депрессивной¬ личности, так как они очень близко связаны друг с другом. Но они могут быть отделены друг от друга, если в качестве критерия дифференциации рассмотреть, является ли тревога преследования главным образом относящейся к сохранению Эго - и в этом случая она параноидная - или к сохранению хороших интернализированных объектов, с которыми Эго идентифицируется как целое». И еще одно отличие: «Я также не согласна с его [Фейрберна] взглядом, что вначале интернализируется только плохой объект... Я придерживаюсь мнения, что интроецированная хорошая грудь формирует жизненно важную часть Эго» [12, C.123-124].
Процесс расщепления является фундаментальным для параноидно-шизоидной позиции. Однако М. Кляйн больше интересовала взаимосвязь расщепления с процессами интроекции и проекции. До 1946 года Мелани Кляйн соглашалась с З. Фрейдом в том, что первым действием эго является проекция: инстинкт смерти проецируется вовне, что влечет за собой риск интроекции злобного и пугающего преследователя. В 1946 году она описала первую интроекцию иначе. При изучении депрессивной позиции она сделала вывод о важности хорошего внутреннего объекта, и поэтому стала рассматривать интроекцию хорошего и любимого объекта как первичную активность¬ эго. В результате внутренний хороший объект образует фокус, вокруг которого возможна интеграция эго. Колебания между интеграцией и дезинтеграцией связаны с появлением и исчезновением внешнего хорошего объекта. В состоянии фрустрации внутренний хороший объект утрачивается, и восстанавливается только при появлении внешнего хорошего объекта [30].
Вот как выражаются фантазии об интроекции и проекции в терминах оральных, анальных и уретральных импульсов: «Атаки на мать в фантазиях следуют по двум направлениям. Одно направление определяется преимущественно оральными импульсами высасывать досуха, откусывать и отнимать у материнского тела его хорошее содержимое. Другая линия атак развивается из анальных и уретральных импульсов и предполагает выделение опасной субстанции (экскрементов) из себя в мать» [12, C.183].
Фантазии о яростном выделении экскрементов занимают особое место. По словам Р. Хиншелвуда, это был «доминирующий интерес Кляйн» [30].
«Вместе с этими вредными экскрементами, выделяемыми в ненависти, расщепленные части Эго также проецируются на, или точнее, в мать. Эти экскременты и плохие части собственной личности означают не только повреждение, но также контроль¬ и обладание объектом. И, поскольку мать теперь содержит плохие части собственной личности, она воспринимается не как отдельная личность, а как плохая часть себя. Большая часть ненависти против частей себя направляется теперь на мать. Это приводит к специфической форме идентификации, которая устанавливает прототип агрессивных объектных отношений» [12,C.183]. В 1952 году Мелани Кляйн добавит: «Я предлагаю использовать для этого процесса термин «проективная идентификация»».
«Избыточное расщепление и выделение во внешний мир части Эго ослабляет его, поскольку агрессивные компоненты чувств и личности тесно связаны с силой, потенцией, знаниями и другими полезными качествами». С другой стороны, проецируются не только плохие, но хорошие части личности. «Экскременты тогда принимают значение подарков». Если проекция слишком сильная, личность как бы утрачивает свои хорошие части, эго ослабляется. В результате - слишком сильная зависимость от других людей (олицетворяющих свои собственные хорошие части), утрата способности любить (объект любят только как олицетворение самого себя) [29,C.163].
Позже, когда Мелани Кляйн обратилась к изучению зависти - ее последнее важное теоретическое исследование - она показала, что проективная идентификация и зависть тесно взаимосвязаны - в случае зависти проективная идентификация используется для вторжения в другую личность с целью разрушить ее самые лучшие качества [29,C.179].
Термин «зависть» имеет долгую историю в психоанализе. З. Фрейд говорил о «зависти к пенису» как специфической проблеме развития женщины. Мелани Кляйн нашла истоки зависти на самых ранних стадиях развития и мальчика, и девочки. «Оральная зависть - один из источников стремления детей обоего пола проникнуть в тело матери и связанного с ним желания знать», - писала Мелани Кляйн в 1932 году в работе «Психоанализ детей». Введение понятий «параноидно-шизоидной позиции» и «проективной идентификации» открыло новые возможности для понимания переноса шизофреников, в результате чего материал,¬ связанный с завистью, все больше и больше становился объектом внимания. У таких пациентов фантазию о вхождение в хороший объект и разрушении его и его содержания можно назвать превалирующей. Эта фантазия является первичным проявлением инстинкта - инстинкта смерти. Если раньше предполагалось, что инстинкт смерти обращается на внешний, вероятно, произвольный, объект, то теперь Мелани Кляйн описала другое направление действия этого инстинкта. В своей книге «Зависть и благодарность» Мелани Кляйн показала, что этот инстинкт может быть обращен против «хорошего объекта» [9].
Зависть связана со стремлением разрушить хороший объект именно в силу его «хорошести», это не ненависть к фрустрирующему объекту, который удерживает для себя то, что он имеет, и это также не враждебные чувства к сопернику, который удерживает хороший объект для себя.
Мелани Кляйн отмечает, что в анализе зависть может вызывать именно правильная, удачная интерпретация.
Обе позиции (параноидально-шизоидная и депрессивная) возникают под приматом оральности, отображают определенные конфигурации объектных отношений, тревог и защит и не совпадают ни с одной из постулированных З. Фрейдом этапов развития. Основным аффектом параноидально-шизоидной позиции является страх преследования, тогда как при депрессивной позиции развивается беспокойство за объект и его
|
