Глава 1 Становление института вменения

1.1 Взгляды отечественных ученых на суть вменения

В глубокой древности, в эпоху господства кровной мести, когда карательная деятельность государства ограничивалась регулированием проявления мести со стороны потерпевшего или его родственников, внутренний момент вины не имел никакого значения. Обиженный мстил за нанесенный ему деянием вред, независимо от того, желал или не желал виновник нанести этот вред. Наказывался тот, кто был причинителем вреда, несмотря на то, что его действие могло быть случайным, лишенным вины, либо лицо, совершившее посягательство, было по современным понятиям невменяемым; наказывались безумные, дети, даже животные. Если виновник по какой-то причине умирал, то обиженный мстил членам его рода[1].

Развитию правильного взгляда на ответственность способствовали римские юристы, обратившие внимание на волю человека. Учение их проникло в каноническое право. С принятием христианства и вытеснением языческих обычаев принцип коллективной ответственности исчезает, что связано с изменением социальных ценностей общества. Согласно христианской доктрине поведение человека должно преломляться через призму нравственных идеалов. Предметом суда становится грех преступления, совершенного человеком по своей воле. Отождествление виновности и греховности нашло отражение во всех законодательных памятниках Средних веков[2].

В 70-х годах XVII в. немецкий криминалист С. Пуфендорф окончательно перенес в теорию уголовного права теологическое понятие вины, согласно которому лицо, преднамеренно совершившее преступление, отвечает за свой грех. Теологическое обоснование уголовной ответственности, несмотря на его связь с религиозной идеологией, имело прогрессивное значение. Виновное вменение выражало принцип индивидуальной ответственности лица при наличии определенных субъективных условий и тем самым противостояло объективному вменению и коллективной ответственности[3].

Просветители XVIII в. отбросили религиозную идеологию, в том числе и в области уголовного права. Ч. Беккариа сделал попытку обосновать уголовную ответственность и наказание без помощи представлений о моральной вине, отверг взгляды на преступление и наказание как на грех и возмездие за вину. Он считал, что «единственным и истинным мерилом преступления является вред...»[4] и относил к числу заблуждений стремление юристов учитывать субъективное отношение лица к содеянному, поскольку намерения меняются мгновенно и зависят от множества обстоятельств, которые, по его мнению, невозможно отразить в законе. Более того, по мысли Беккариа, «иногда люди в самых лучших намерениях наносят обществу чрезвычайно большой вред»[5]. В противовес теории возмездия за вину ученый выдвинул положение о том, что «наказание должно применяться только тогда, когда в нем имеется абсолютная необходимость»[6]. В своем стремлении обеспечить полную зависимость уголовной репрессии исключительно от закона итальянский гуманист, по существу, под видом абсолютной необходимости провозгласил целесообразность и принцип объективной ответственности.

В дальнейшем проблема вины и ответственности рассматривалась с позиций метафизического понятия «свободы воли». В субъективно-идеалистической философии И. Канта ответственность приобрела индетерминистическое обоснование. В системе Канта «воля есть во всех поступках сама для себя закон...»[7]. В его концепции уголовное вменение предстает как разновидность нравственной ответственности, в основе которой лежит признание лица свободной причиной совершенного поступка, причинность которого непостижима. Г. Гегель, рассматривая право с позиций объективного идеализма как идею свободы воли, полагал, что "наличное бытие вообще есть наличное бытие свободы воли"[8]. По Гегелю, воля есть не что иное, как мышление, превращающее себя в наличное бытие. Наличность разума и воли, по мысли философа, является общим условием вменения. Вина, по Гегелю, «состоит в утверждении, что субъект в качестве мыслящего знал и хотел...»[9].