Доклад
Тема работы – понятие Бога в философии стоиков.
Актуальность исследования обусловлена оригинальной позицией стоицизма в отношении Бога. Стоицизм как философское учение сочетал в себе элементы материализма и идеализма, атеизма и теизма. С течением времени идеалистическая тенденция в стоицизме нарастала, а сам стоицизм превратился в чисто этическое учение. Школа получила свое название от знаменитой художественной галереи Stoa Picelis («Расписанная Стоя»), портика на холме в Афинах, расписанного знаменитым греческим художником Полигнетом. Ее основателем считается Зенон из Кития с острова Кипр (336 — 264 гг. до н.э.), который проводил свои занятия под сводами этой галереи.
Цель работы – охарактеризовать понятие Бога в философии стоиков.
Для выполнения поставленной цели нами были решены следующие задачи: определены особенности философских воззрений стоиков, проанализирована сущность Бога в философском мировоззрении стоиков.
Дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.
В результате написания дипломной работы нами были получены следующие выводы.
Основание стоицизма относится к постаристотелевской эпохе. Своё название стоики получили по Расписной Стое или Портику в Афинах, где преподавал Зенон, основатель школы. Интересно подметить, что все главные стоики первого века школы не были, так сказать, доморощенными представителями классического эллинизма, но прибыли с самых окраин культурного пространства Греции. Прослеживается явная связь между ними и семитским Востоком. Например, Зенон (336-264) прибыл с финикийского Кипра. Сам он не был природным греком и принадлежал к семитской расе. Многие выдающиеся стоики раннего периода происходили из Карфагена, Вавилона, Месопотамской Селевкии. Отношения стоиков с семитским миром несомненно способствовало их вниманию к некоторым доктринам, которые были скорее всего халдейско-семитского происхождения, поскольку стоики определенно их развивали. Отсюда совсем не исключено знакомство стоиков с религиозной иудейской традицией, в том числе и со священными книгами иудеев, Законом и Пророками. Возможно это объясняет почему стоики отвергли все предшествующие опыты, основанные на почве эллинизма, и создали собственную философию. Напомним, что расцвет стоической философии приходится как раз на период активной интеграции еврейской религиозной мысли в эллинистический мир, и в частности совпадает с временем создания перевода Библии на греческий язык.
Несмотря на свое критическое отношение к современным им школам, стоические философы в общем воспроизводили основные характерные черты эллинистической мысли. И, прежде всего, они стремились понимать бытие как наличное бытие, как то, что ясно, очевидно, а потому может быть оценено с точки зрения истинности и ложности. Таковым определениям по их мнению удовлетворяет лишь телесно сущее. Согласно стоической доктрине к числу имеющих некоторого рода бестелесное существование феноменов относятся лишь время, место за пределами космоса и "несовершенная лекта" (высказывания не привязанные к реальности оценкой с точки зрения истинности и ложности — как бы элементы высказывания, приобретающие смысл лишь в целом, но не имея его, будучи сами по себе).
Далее, выдвигая принятое многими школами разделение философии на физику, этику и логику, они делали и логику, и физику средствами для своей этической концепции; таким образом философия для стоиков представляет собой по сути единое этическое целое, которое попросту рассматривается с трех различных сторон. Как и в других эллинистических школах ядром философской проблематики являлся вопрос об автономности индивида.
Итак, в этике, центральным являлось учение о мудреце, который по своим определениям воспроизводил традиционные бытийные характеристики: неизменность, равенство себе, целесообразность жизни, богоподобие. Все это считалось возможным достигнуть благодаря достижению состояния апатии (бесстрастия, точнее даже — непретерпевания). Апатичный мудрец в наименьшей степени зависим от внешнего воздействия, он в наибольшей степени собран для философского созерцания и благого образа жизни. Это состояние (состояние "выпрямленности"), стоики считали присущим тому, кто наделил свою душу добродетельным душевным складом, полностью соответствующим ее разумной части, тот, кто добивается обладанием неизменным знанием (соответствием понятия предмету), а не изменчивым мнением, тот, кто понимает, что в подлинном смысле этого слова благо лишь одно — знание, точ-но так же лишь одно и зло — незнание.
Итак, как мы видели, апатия стоического мудреца не предполагает полного бесчувствия, напротив, ему присущ целый спектр различных ощущений и душевных переживаний. Подобно всем живым существам, мудрец чувствует боль и удовольствие, голод и жажду, холод и зной – в общем, все те ощущения, которые обусловлены телесной организацией, общей и людям и животным. Как и все люди, мудрец испытывает некие волнения души, названные Сенекой «предшественниками страсти» – «тени» обиды, гнева, печали, сострадания и т.д., хотя в отличие от обычных людей не дает им стать страстями и захватить себя целиком. Т.е. мудрецу присущи те же виды пассивных состояний ведущего начала, или как мы бы теперь сказали «эмоциональных реакций», что и прочим смертным. Однако специфической прерогативой мудреца являются, так называемые «благие страсти». Стоический мудрец доброжелателен и любезен, кроток и человеколюбив. Ему присущи «постоянное веселье и из самой глубины бьющая радость» (Sen. De beat. v. IV, 4). Так что в этом смысле обвинить стоического мудреца в отсутствии каких бы то ни было эмоций невозможно.
Но упреки в бесчувствии и даже жестокости, адресуемые стоическому мудрецу, скорее имеют под собой несколько иную почву. Как справедливо отметил А.А.Столяров, «если главное для мудреца – его собственное совершенство, то прочее ему безразлично; всякий другой человек может интересовать мудреца, самое большее, как объект для упражнения в добродетели». Так, Сенека, восхищается мегариком Стильпоном, одним из учителей Зенона: «Когда родной город Стильпона был захвачен, когда он потерял жену, потерял детей, а сам вышел из охватившего все пожара один, но по-прежнему блаженный, Деметрий… спросил его, потерял ли Стильпон что-нибудь, и тот ответил: «Все мое благо со мною!»... Его речь – это речь стоика, который тоже проносит свое благо нетронутым через сожженные города. Ведь никто, кроме него самого, ему не нужен, – таковы для него пределы счастья» (Sen. Ep. 9, 19-20). Ему вторит Эпиктет, приводя в пример слова Ксенофонта, который, узнав о гибели сына, с поистине «стоической» невозмутимостью сказал: «Я знал, что породил смертного» (Ep. Diss. III 24, 105). Еще определенней высказывается Марк Аврелий: «В некотором отношении мы чрезвычайно расположены к человеку, поскольку надо делать им хорошее и терпеть их. А поскольку иные вмешиваются в близкое мне дело, человек уходит для меня в безразличное, не хуже солнца, ветра, зверя» (M. Aur. V 20). Собственно говоря, другие люди и принадлежат к сфере безразличного, – того, что зависит от судьбы. И как бы мы ни пытались удержать их подле себя или, напротив, избежать их общества, это от нас не зависит.