|
Развитие русского национального языка в XV-XVII вв. выражалось в образовании, в неразрывной связи с образованием московского диалекта, московского письменного делового языка и его орфографии, а также в распространении московского делового письменного языка и его орфографии в провинции.
Московский деловой письменный язык развивался и подвергался известной литературной обработке в деятельности московских государственных канцелярий. Он употреблялся в законодательных актах московского правительства, в правительственных распоряжениях, в государственной переписке, в различных частных актах (духовные завещания, купчие и пр.).
Среди многочисленных памятников московского делового письменного языка прежде всего следует отметить ряд законодательных сводов московских великих князей и царей, а именно: "Судебник" Ивана III (1497), "Судебник" Ивана IV (1550-1551), "Судебник" Федора Ивановича (1589). Особенное значение имело "Соборное уложение" царя Алексея Михайловича, отличавшееся сравнительно высокой литературной формой. Оно было издано печатным способом в 1649 г., переиздано дважды в том же году и ходило, кроме того, в копиях - от руки. В то время печатали книги почти исключительно на церковнославянском языке; "Уложение" было одной из очень немногочисленных книг, напечатанных по-русски; его появление в свет было таким исключительным явлением, что один из иностранцев, хорошо знавший Москву и ее жизнь, утверждал в конце XVII в., что "Уложение" будто бы было даже единственной книгой, напечатанной на русском языке. То обстоятельство, что "Уложение" было издано печатным способом, придавало ему особый общественный вес. Пользуясь авторитетом как свод законов, оно, естественно, получило большое значение и как образец письменного изложения на русском языке.
Очень значительную роль в литературной обработке московского письменного делового языка сыграли посольские дьяки и подьячие, посольские переводчики, а впоследствии - специальный Посольский приказ, занимавшийся сношениями с иностранными государствами. Здесь требовались особо грамотные люди и особо ответственное отношение к тексту государственных бумаг.
В практике московских приказов складывались и орфографические нормы русского письменного языка. По правилам установившейся московской орфографии, аканье не должно было отражаться на письме. Это объясняется тем, что акающие написания, вроде вада, были бы совершенно чуждыми и дикими для окающих русских, а написание типа вода не было чуждым для акающих, потому что при изменении слова они произносили под ударением воду, воды, водный, т. е. имели в корне этого слова звук о. Это орфографическое правило отвечало, таким образом, общерусским национальным потребностям.
Такой же характер имело и правило, регулировавшее правописание буквы ять. В подавляющем большинстве южнорусских диалектов звуки ять и е, как подударные, так и безударные, совпадают в одном звуке е; с точки зрения южнорусской можно было бы вовсе выбросить из алфавита букву ять. Но в подавляющем большинстве севернорусских диалектов, в том числе и в старом московском говоре, звук ять под ударением продолжал отличаться от е и в различных диалектах произносился по-разному (ие, и, особое узкое е и др.). Написание типа лес, дело, вместо лhс, дhло было бы совершенно чуждым и диким для северноруссов и тех москвичей, которые вплоть до начала XVIII в. продолжали северно-русскую традицию произношения ять. Правда, написание ять под ударением затрудняло южноруссов, которые получали, таким образом, две разные буквы (е и ять) для обозначения одного и того же звука (е); но это была гораздо меньшая беда, чем получить одну букву е для обозначения двух разных звуков. Положение южноруссов улучшалось тем, что в безударных слогах ять вовсе не писалось; совпавшее с е во всех южнорусских диалектах, безударное ять совпало с ним и в старом московском северно-русском диалекте, а также в других диалектах севернорусского наречия.
Московская орфография создавалась, таким образом, как общерусская, национальная орфография. Она была закреплена в печатном "Соборном уложении" царя Алексея Михайловича. Орфографическим вопросам правительство придавало большое значение, как это видно из специального орфографического указа Алексея Михайловича. Вопросы орфографии справедливо считались государственными вопросами.
Роль московских государственных канцелярий (приказов) в развитии русского национального языка в XV-XVII вв. была очень значительна. В то время не было никаких учреждений или организаций (вроде академий, университетов, ученых и литературных обществ), которые бы занимались вопросами развития письменного языка, его норм и орфографии. В известной мере их роль выполняли церковные власти с состоявшими при них "справщиками" - редакторами; но они занимались исключительно церковнославянским языком, бесконечными и бесплодными "исправлениями" церковнобогослужебных текстов. Переизданная в 1648 г. в Москве грамматика Мелетия Смотрицкого была грамматикой церковнославянского языка; грамматик русского языка вовсе не было. Единственным местом, где систематически накапливался опыт связного письменного изложения на русском языке, где формировались грамматические и орфографические нормы русского письменного языка, были государственные канцелярии (приказы). Вот почему при Петре I, стремясь писать не по-"словенски", а по-русски, указывали как на образец на приказный язык, в частности, на язык Посольского приказа.
Московские и провинциальные дьяки и подьячие выступают в XV-XVII вв. как новый слой интеллигенции, соперником старой церковно-монашеской и боярской. По своему социальному составу, например в XVI в., даже доверенные царские дьяки были "простого" происхождения. Придворная знать их презирала, как выскочек. Князь Курбский жалуется, что они выбирались царем "не шляхетского рода, не от благородных, но паче (по преимуществу) от поповичев или от простого всенародства", т. е. из посадских. Аврамий Палицын в начале XVII в. указывает, что поповичи не хотели идти в священники по приказу отцов, а шли в дьяки и подьячие. При Алексее Михайловиче даже думные дьяки вербовались не только из московских провинциальных дворян, но и из купцов и подьячих. Московский письменный деловой язык и создавался под пером этой новой интеллигенции.
Язык московских деловых документов уже с XV в. становится образцом для провинциальных канцелярий. Это находит яркое отражение в целом ряде провинциальных деловых документов, особенно в XVI-XVII вв. Распространяется и московская орфография. Московский деловой письменный язык становится общегосударственным. Вместе с тем он перестает быть только официально-канцелярским языком. Он становится образцом для всех грамотных людей, пишущих по-русски, т. е. общерусским языком письменных сношений. Это обстоятельство очень важно. Именно как общерусский язык письменных сношений, а не как официально-канцелярский язык, он и получает громадное значение в образовании русского национального литературного языка.
Государственный аппарат с его бюрократией сыграл, конечно, большую роль в распространении московского письменного языка. Но неправильно было бы думать, что он навязывал его населению, что московские письменные нормы, как и московский язык вообще, преподносились провинции как нечто постороннее, извне, сверху. Москва была символом национального единства. В московском языке видели одно из выражений этого единства. Его распространение показывает рост национального сознания. Провинция хотела писать и говорить по-московски по тем же, в конечном счете, причинам, по которым она сплотилась под стенами Москвы в начале XVII в., чтобы освободить родину и ее столицу от польско-литовских интервентов.
В начале XVIII в. в основном завершается образование особого московского диалекта с его грамматическими и фонетическими нормами. Авторитет московского диалекта бесспорен. Именно его нормы и становятся нормами русского национального литературного языка. В. К. Тредьяковский в своем "Разговоре о правописании" утверждает, что "московский выговор есть всех других наших провинциальных громогласнее и выше", "московский язык. . . первенствующий из всех прочих провинциальных". Ломоносов, сам по происхождению севернорусский крестьянин, считает московский диалект "главным"; в одной из своих рукописных заметок он характеризует московский диалект, как "при дворе и во дворянстве употребительный, а особливо в городах близ Москвы лежащих"; он говорит в своей грамматике, что "московское наречие не токмо для важности столичного города, но и для своей отменной красоты протчим справедливо предпочитается, а особливо выговор буквы о без ударения, как а, много приятнее. . ." Гениальный Ломоносов составил и первую научную грамматику русского национального литературного языка с "отменно красивыми" московскими нормами в его основе (1757).
Русское государство строилось как единое государство в борьбе с феодальной раздробленностью предшествующего периода. Оно, естественно, стремилось к единому литературному языку с единой для всей страны системой грамматических и лексических норм. Но в разных русских областях говорили на разных диалектах. Язык самой столицы на первых порах существования государства представлял очень пеструю картину. Это относится ко всем классам населения Москвы и, в частности, к ее господствующему классу, боярству. Не была еще, таким образом, подготовлена почва для образования единого литературного языка на национальной основе.
В этих условиях церковнославянский язык, распространенный как язык церковного богослужения и церковной письменности, во всех областях удельной Руси получает особое значение. Он оказывается носителем языкового единства в строящемся едином государстве. Вот почему на первых порах развития русского государства господствующим литературным языком становится церковнославянский язык. Его господство было исторически неизбежно.
|
